Они прошли мимо того места, где стояла дерновая скамейка.
– Помнишь? – с улыбкой спросила Елизавета.
– Да, там ты произнесла свое смелое решение стать гувернанткой, а я имел смелость подумать, что никогда не допущу этого. Там я невольно вырвал наивное признание, что твои родители занимают первое место в твоем сердце. И ты приняла строгий и неприступный вид, как только я стал говорить откровенно.
– Это была застенчивость.
Некоторое время спустя старые буки, заглядывавшие в окна ярко освещенной столовой дома Ферберов, увидели необычайную картину.
Высокий стройный человек, лицо которого было бледно от сильного внутреннего волнения, возвратил родителям дочь, но в ту же минуту потребовал ее обратно, как свою будущую жену, свое второе «я». Старые буки видели, как он взял молодую невесту в объятия и получил благословение потрясенных родителей, видели улыбающееся лицо матери, с благодарностью поднявшей глаза к небу и маленького Эрнста, который тряс клетку кенаря, чтобы торжественно возвестить заспанному певцу в желтом фраке, что Эльза странным образом стала невестой.
В то время, как в старом Гнадеке воцарилось счастье и радость, внизу, в домике лесника, произошло печальное событие.
Два крестьянина из Линдгофа, с факелами искавшие Елизавету, внезапно услышали в лесу сердитое ворчание собаки; невдалеке, поперек дороги, лежала какая-то фигура. Большая собака стояла возле нее, положив передние лапы на этот предмет, словно пытаясь его защитить. Заметив приближающихся людей, собака оскалила зубы и пришла в ярость. Она хотела броситься на них. Крестьяне не решились подойти ближе и побежали назад в деревню, где в это время собрались остальные крестьяне, ходившие на поиски под предводительством лесничего, только что услышавшего от фон Вальде, что Елизавета нашлась.
Все сразу направились к указанному месту. На этот раз собака не ворчала и завиляла хвостом, затем с визгом подползла к ногам лесничего. Это оказался Волк, а возле него лежала Берта, очевидно, без признаков жизни. У нее шла кровь из раны на голове, а лицо было покрыто мертвенной бледностью.
Лесничий не произнес ни слова, избегая сочувственных взглядов окружающих. На его лице печаль сменялась гневом. Он поднял Берту и отнес ее в последнюю избу деревни. Это был дом ткача. Оттуда он послал за Сабиной. К счастью, в деревне оказался доктор, за ним сбегали, и он скоро привел больную в чувство. Берта узнала его и попросила воды. Рана была не опасна, но доктор покачал головой и устремил странный взгляд на лесничего.
Доктор оказался прямым человеком с несколько порывистыми резкими движениями. Он быстро подошел к Ферберу и вполголоса сказал ему несколько слов. Старик отшатнулся, как пораженный смертельным ужасом и, словно ничего не сознавая, вышел из комнаты.
– Дядя! Прости меня! – крикнула Берта диким голосом, но он уже исчез во мраке ночи.
Между тем на пороге еле переводя дух, появилась Сабина, за нею следовала служанка с бельем, перевязочным материалом и различными нужными вещами.
– Господи помилуй! Что вы наделали, Берточка! – со слезами воскликнула старуха, увидев ее, бледную, лежащую на подушке.
Девушка закрылась руками и разразилась судорожными рыданиями.
Доктор дал Сабине кое-какие указания и, запретив больной всякие разговоры, ушел.
– Мне запрещено говорить, – вскрикнула Берта, приподнимаясь на постели, – но я должна рассказать Сабине все, даже если это причинит мне смерть. Оно и лучше будет.
Она привлекла старую ключницу к себе на кровать и с горькими слезами покаялась ей в своей вине. У нее была любовная связь с Гольфельдом. Он обещал на ней жениться, она же должна была торжественно поклясться ему, что будет держать это в тайне, и предъявить свои права только тогда, когда он даст свое согласие, так как, по его словам, он должен был считаться со своими родными, которых он хочет постепенно подготовить к этому решению. Она поклялась и, будучи очень восторженной, добавила к этой клятве, что ни одно слово не вырвется из ее уст до тех пор, пока она не получит возможность всем сообщить свою тайну. Их свидания происходили в «Башне монахинь» или в павильоне парка.
Никто ничего не подозревал об этом, и только баронесса, заметив что-то неладное, крайне рассердилась и запретил девушке бывать в замке. Однако это нисколько не поколебало смелых надежд Берты, так как Гольфельд утешил ее счастливым будущим.
Тут появилась Елизавета Фербер, и он стал совсем другим. Он избегал Берты, а когда она насильно добивалась свиданий, то выказывал ей жестокость и презрение, возмущавшие ее гордость. Наконец, она убедилась, что все кончено, что она обманута – вот тогда-то ей и стало все ясно о своем положении. Она пришла в отчаяние и тут начались ночные странствования. Она не могла сомкнуть глаз и только в тихом, пустынном лесу ей становилось немного спокойнее. Наконец, все закончилось, как заканчивались бесчисленное множество раз подобные драмы, Гольфельд предложил ей некоторую сумму денег для того, чтобы она отказалась от своих притязаний и уехала в отдаленный город. Он уверял, что мать и линдгофские родные заставляют его жениться на новоиспеченной «девице фон Гнадевиц». Берта назвала его лжецом и, преисполненная жаждой мести, ворвалась в комнату его матери, и рассказала ей все. До этих слов Берта, оживленно жестикулируя, повествовала по порядку обо всем. Теперь она замолчала, и на ее лице, горевшим лихорадочным румянцем, появилось безграничное выражение ненависти.
– Эта ужасная женщина, у которой всегда на языке библейские изречения, – задыхаясь, продолжала она, – вытолкала меня вон и пригрозила затравить собаками, если я еще когда-нибудь окажусь в замке. С той минуты я не помню, что было со мной, – закончила Берта, в изнеможении падая на подушки. – Ах, Сабина, я еще большая преступница, чем вы думаете! Я пыталась убить племянницу человека, который заботится обо мне.