Златокудрая Эльза - Страница 43

«Ага! – подумал я. – Опять начинается ночное странствование», – и встал. Но когда я поднялся к ней, птичка уже улетела из гнезда. На столе у открытого окна горела свечка. Когда я открыл дверь, занавеска взвилась над самым огнем. Помилуй Бог, если бы я не подскочил – могла бы разгореться такая иллюминация, что ой-ой-ой! А как она ушла? В кухонное окно. Э, да я лучше соглашусь сторожить целый муравейник, чем такую особу.

– Я твердо убеждена, что у нее есть какой-нибудь роман, – предположила госпожа Фербер.

– Вы уже говорили мне это, дорогая невестка, – с досадой бросил лесничий, – но я был бы вам очень благодарен, если бы вы указали мне, с кем. Подумайте: ну разве есть тут кто-нибудь, кто мог бы вскружить голову молодой девушке? Мои молодцы? Так они для нее не достаточно хороши, она с самого начала так отшила их, что мое почтение, а мошенник Линке с кривыми ногами и льняной гривой – вряд ли. Больше же никого и нет.

– Вы забыли еще одного, – сказала госпожа Фербер, оглядываясь на Елизавету, отошедшую в сторону, чтобы отрезать Эрнсту прутик.

– Ну-с? – поинтересовался лесничий.

– Господин фон Гольфельд.

– Гм, этот никогда не пришел бы мне в голову; во-первых, потому, что девчонка не настолько глупа, чтобы вообразить себя хозяйкой Оденбурга…

– Может быть, она на это надеялась, но ее надежды не оправдались, – перебила его госпожа Фербер.

– Положим, она достаточно тщеславна для этого, – продолжал дядя, – но он, говорят, не обращает на женщин ни малейшего внимания.

– Он холодный эгоист, – вступила в разговор мисс Мертенс.

– Последнему я охотно верю, первого же не понимаю, – возразила госпожа Фербер, – и объясняю себе этим поведение Берты.

– О, это была бы ужасная история! – гневно воскликнул лесничий. – А я по своей недальновидности позволял водить себя за нос, как старого дурака! Я не оставлю так этого дела, и горе этой бесчестной девчонке, если она осмелилась затеять под моей добропорядочной кровлей любовные шашни, которые только опозорят меня!

Обед прошел в молчании. Лесничий был не в духе и собирался немедленно привлечь к ответу Берту, но госпожа Фербер попросила его отложить это по случаю воскресенья. После кофе гости покинули лесничество. Дядя, перекинув ружье через плечо, проводил их до калитки и углубился в лес, который, по его словам, всегда успокаивал его.

Елизавета стала наряжаться для концерта, т. е. надела простое белое кисейное платье и в виде украшения приколола букетик лесных цветов. Мать принесла маленький золотой медальончик на черной бархотке и закрепила у дочери на шее. Елизавета оказалась очень довольна своим туалетом, только открытые шея и руки смущали ее. Госпожа Фербер сегодня сама причесала и заколола роскошные волосы дочери, которые своим золотистым отливом особенно оттеняли черные тонкие дуги бровей и придавали всему лицу особую прелесть.

Войдя в вестибюль замка, Елизавета увидела доктора Фельса, который вел под руку свою жену и как раз собирался завернуть в один из коридоров. Она поспешно подошла к ним и радостно приветствовала его, потому что нежное сердечко беспокойно билось всю дорогу при мысли, что ей придется входить одной в большой зал, где собралось уже немало приглашенных. Доктор тотчас протянул ей руку и представил жене как героиню вчерашнего события. Оба охотно согласились взять молодую девушку на свое попечение, под свой «надзор».

Дверь зала распахнулась, и Елизавета поблагодарила судьбу за то, что солидная фигура доктора совершенно скрывала ее за собой. Посреди зала стояла баронесса фон Лессен в роскошном темно-синем муаровом платье и принимала гостей. Она очень вежливо и вместе с тем чрезвычайно холодно поклонилась доктору и на его вопрос относительно фон Вальде указала на группу около окна, откуда доносился неясный говор многочисленных голосов.

В то время, как супруги Фельс направились туда, Елизавета с радостью поспешила на зов Елены, сидевшей у другого окна. Последняя заявила молодой гостье, что очень волнуется и боится играть перед этой огромной толпой и попросила Елизавету вместо пьесы в четыре руки, которой должен был начаться концерт, сыграть сонату Бетховена, на что та с удовольствием согласилась. Ее смущение исчезло. Она подошла к столу, где лежали ноты, и открыла сонату, которую должна была исполнить.

Дверь постоянно открывалась и впускала все новых и новых гостей. По тому, как кланялась баронесса, Елизавета могла безошибочно определить, какое место на общественной лестнице занимает вошедший. Фон Вальде вовсе не было видно, так как он все время был окружен тесным кольцом поздравляющих.

В эту минуту дверь снова отворилась, и в зал вошла, прихрамывая, толстая почтенная дама с пожилым господином под руку. Ее спутник был украшен многочисленными орденами. Баронесса поспешила ей навстречу, Елена тоже поднялась и, опираясь на руку Гольфельда, подошла к вошедшим, тогда как остальные присутствующие дамы и кавалеры последовали за ними, как хвост кометы. Группа у окна поредела, словно по мановению волшебного жезла и благодаря этому стала видна высокая фигура фон Вальде.

– Гадкий! Надо ехать к вам, если хочешь вас видеть! – воскликнула старая дама, грозя ему пальцем. – Прекрасная Испания, вероятно, заставила вас забыть всех своих старых друзей. Видите, несмотря на то, что у меня больные ноги, я все же приехала сегодня, чтобы поздравить вас.

Фон Вальде низко поклонился и сказал даме несколько слов, в ответ на которые она ударила его веером по плечу. Затем он повел гостью к креслу, и она очень важно опустилась в него.